НОВОСТИ

По страницам журнала с Сибирячком (знакомство с творчеством Михаила Трофимова)

Михаил Ефимович Трофимов родился в 1936 году в деревне Снегирёвке Красноярского края. Известный сибирский поэт, сказочник, мастер глиняной игрушки — большой друг детей и нашей редакции. Всё в творчестве этого автора наполнено добротой и солнечным светом. Свою жизнь он посвятил литературе. Первая книга — сборник стихов «Первотроп» — вышла в Иркутске в 1964 году. А первая книга для детей «Звонышко» — в 1979 году.

Под красным солнышком живу


Жил мальчишка синеглазый

Родился я и рос в Красноярском крае в деревне и окончил сельскую школу в селе Переяславка. В Иркутск приехал поступать в университет, но не поступил. Не заходя ещё в университет, пришёл в писательскую организацию. Меня встретили Иван Иванович Молчанов-Сибирский и Пётр Реутский. Иван Иванович просмотрел мою школьную тетрадку со стихами и сказал, что божья искра во мне есть. Для меня он всегда был большим поэтом, и то, что он увидел во мне талант, назвав его «божьей искрой», грело меня всю жизнь.
А ребята, поступившие в университет, его закончили, и почти все они проходили практику в газете «Советская молодёжь». Я уже учился заочно в литературном институте и работал на стройке в кочегарке. Сутки работал и двое отдыхал. Ходил в редакцию. Там можно было встретить Вампилова и Распутина, Суворова, Машкина, Китайского. Со всеми я дружил.
Дружил с артистами и художниками. Вся моя сознательная жизнь была связана с Иркутском. «Советская молодёжь» с моими сверстниками и писательская организация помогли моему становлению как поэта — даже больше, чем литературный институт.

Все дороги к детству сошлись

Когда мне было года три, двоюродный брат Николай подхватил меня с земли и посадил впереди себя на лошадь. И погнал галопом. Я вцепился в гриву коня, у меня был восторг и чувство полёта. Это было ещё до войны. Николай погиб на фронте вместе со своим отцом. После войны мой отец работал зоотехником племенной конюшни на Канском конном заводе, и когда я учился в старших классах, то на летних каникулах несколько лет кряду пас жеребят и кобылиц. Пас я сначала днём, потом и ночью. Сначала надевал недоуздок с цепью, потом уздечку. Перед рассветом, когда лошади хорошо паслись, иногда спал. Спал на голой земле, сон был короче птичьего. Никогда не простужался и не болел. В дождь и слякоть и в любую погоду приходилось пасти. Ближе к осени ночи становились тёмными и с одной стороны выли волки, а с другой откликались молодые волчата, на озере стонали гагары, «букала» выпь, кричали совы и коростели. Ночь была полна резких и загадочных звуков.
Сестричкам я привозил кусочек хлеба от зайчика (горького от полыни), он им казался вкуснее всего. А днём я ещё помогал косить сено. И если я засыпал, когда садились обедать, то меня не будили до вечера. В сентябре одноклассников послали копать картошку в отстающий соседний колхоз, а я продолжал пасти и завидовал ребятам. Объезжал необученных коней под верхом и был неплохим наездником, прыгал на них через овраги и поскотины.

Скачут кони в перелётах туч

Это были самые счастливые годы в моей жизни, как я потом понял, и я был благодарен отцу за это. После школы я тоже работал с лошадьми, лазал по бодайбинским горам, работал в Нерпинской партии — проводником.
Якутские лошади дикие и нравные, кусались — до крови, был покусан ими, но когда привыкли, они полюбили меня, бегали за мною, как собаки, а когда позовёшь их: «про-про-про» — бегут уже, смотри, чтоб не стоптали. Знают: раз зову, значит, лакомство будет.
Два раза я переводил лошадей через Витим — самосплавом. Витим река широкая и опасная — плыл рядом с передним конём, держась за гриву одной рукой, а другой подгребал. Остальные лошади плыли следом. Я оглядывался, если какая лошадь уплывала в сторону — звал, и она плыла ко мне. И завершала шествие большая резиновая лодка, в которой были сёдла и всё имущество и сами геологи. Гнал дёготь в костре в жестяных литровых банках. Лошади были все вороные от дёгтя.
Лошадей мазал от таёжного гнуса, геологи тоже мазались моим дёгтем. Бывало, по нескольку недель не было ни травинки, ни овсинки, кормили лошадей берёзовыми ветками. Однажды я набрал шишек со стланниковых кедров, очистил их от смолистой верхней чешуи, кормил лошадей и сам ел — орешки молодые, вкусные, а стержень у шишки кисленький. Ни до этого, ни после не видел, чтобы лошадь ела шишки, лоси едят, зайцы едят и вся таёжная живность любит орех. От бескормицы и тяжёлой работы у коней на спинах появились сбоины. Я собирал кедровую живицу, перемешивал со стрептоцидом, мазал раны и плакал над ними слезами...

Из воспоминаний Михаила Трофимова